Выступление Владимира Константинова на пленарном заседании Ливадийского клуба «Русский мир на переломе»

1. О наших границах.

Говоря о желательных границах России (их юго-западной дуге), хочу отметить, что какими они будут в реальности сегодня, несомненно, решается на поле боя.

Одним словом, какие границы навоюем, с такими и будем жить. Но это вовсе не означает, что мы не должны представлять, к каким границам стремимся.

Мало того, считаю, что многие наши неудачи в ходе СВО связаны как раз с неточностью или недостаточной конкретикой в целеполагании. Мы фактически по ходу конфликта уточняем, что хотим получить в его итоге. Не скажу, что это выигрышная позиция.

Тема обретения надёжных и справедливых рубежей — всегда является важнейшей и актуальной: и в том случае, если их необходимо охранять, и в том, если их приходится восстанавливать.

- Россия должна вернуть свои позиции в Причерноморье в масштабах своего присутствия в этом регионе в конце XVIII - начале XIX вв.

В апреле мы довольно широко отметили 240-летие вхождения Крыма в состав Российской империи. Следует отметить, что российским тогда, в 1783 году, стал не только наш полуостров, но и вся территория Крымского ханства — значительная часть Северного Причерноморья.

Мало того, именно после этого знаменательного события Россия в течение последующих лет обеспечила контроль за всем северным берегом Чёрного моря: от устья Дуная до Кавказа. Ключевым условием для этого стало обладание Крымским полуостровом — надёжной базой как для овладения, так и для удержания этой территории.

Именно в таких пределах Русский мир приступил к освоению нового для себя пространства, ранее называвшегося Диким полем. Оно стремительно превращалось в Новороссию.

Очень быстро здесь выросла сеть городов, возникли промышленные предприятия, были проложены транспортные магистрали. Русские люди, вместе с представителями местных национальностей преобразили этот край, сделав его процветающим динамично развивающимся регионом Империи. Во многом это стало возможно потому, что выйдя к черноморскому побережью Россия обрела надёжную южную границу.

Таков был екатерининский ответ на Восточный вопрос, первоначально означавший для нашей страны обеспечение своих рубежей от хищнических набегов из Дикого поля. Теперь с этим было окончательно покончено. А Восточный вопрос перерос в определение судьбы Османской империи: кому достанутся её владения на Балканах и контроль за Черноморскими проливами. Россия с полным правом считала, что этот вопрос без её участия разрешиться не должен.

Что касается Российской Федерации, то по состоянию на 1991 год ей достался незначительный и слабо оборудованный выход к Чёрному морю. Азовское же, которое она делила с Украиной, вообще могло для неё в любой момент закрыться, поскольку фарватер Керченского пролива контролировался украинской стороной.

Но и это не всё. В начале нынешнего века «наши западные партнёры» приступили к реализации стратегии по полному вытеснению России из Причерноморья. Осуществление этих замыслов было нарушено событиями Крымской весны, запустившими геополитический процесс в обратную сторону: от сворачивания российского присутствия в Причерноморье — к восстановлению утраченных позиций в регионе.

- Нам необходимо восстановить внешний контур безопасности вдоль наших западных границ.

Собственно, с темы обретения надёжной и безопасной границы в нынешней фазе конфликта с Западом всё и началось. Достаточно вспомнить предложения «нашим западным (тогда ещё) партнёрам», сделанные в декабре 2021 года. В них было сформулировано очевидное: нынешние государственные границы Российской Федерации не гарантируют её безопасности, создают ситуацию уязвимости, которая провоцирует разного рода «партнёров» на агрессию, создаёт у них иллюзию того, что можно поживиться за наш счёт. Конечно, это не единственный аспект для определения желаемой границы, но сначала разберёмся с ним на идеальном примере. Таковым, без сомнения, являются послевоенные границы СССР.

Они не просто были значительно вынесены на запад и юг по сравнению с современными российскими. СССР практически по всему периметру своих государственных границ был окружён внешним контуром из союзных государств. На Западе — членами Организации Варшавского договора, на Востоке — союзными Монголией и Северной Кореей. Вдоль линии противостояния ОВД с наиболее вероятным противником расположилась сеть нейтральных и неприсоединившихся государств, таких как Австрия, Югославия, те же Швеция и Финляндия, которые сегодня устремились в НАТО.

В ходе распада СССР (вернее — сопровождавшего её распада мировой системы социализма) нами был утрачен внешний контур безопасности.

Вместе с внешним контуром рухнул и внутренний, который формировали союзные республики.

В результате, российские границы к началу XXI века откатились к рубежам начала века XVII-го. Российская государственность сохранила за собой свою исконную территорию, нашу цивилизационную цитадель. При этом она стала гораздо устойчивее и монолитнее, чем территория СССР. Но одновременно она оказалась и более уязвима. Того запаса прочности, какой был у нас каких-то 35-40 лет назад, сегодня нет.

Одним словом, в идеале нам следует стремиться к восстановлению утраченных позиций — к выходу на западные границы СССР и созданию вокруг них внешнего контура безопасности. Но это, без сомнения, задача на длительный исторический срок: разрушать созданное получается быстро, а созидание и восстановление — куда более сложный и длительный процесс.

- В идеале: между нами и Европой не должно остаться никаких украин, ни больших ни маленьких. Это — долговременная задача, но именно к ней надо стремиться.

Примерно в таком же ключе, что и восстановление границ СССР, видится и проблема послевоенной российско-украинской границы.

В идеальном для нас варианте вообще не должно больше оставаться никаких украин, поскольку любая украина — потенциально враждебна России и может быть использована против неё нашими геополитическими противниками. Но тут важно соразмерить свои желания и реальные возможности. Сформулировать помимо программы-максимум программу-минимум и программу-оптимум.

Программа-минимум на сегодняшний день очевидна: освобождение всей территории новых российских регионов и их включение в состав Российской Федерации целиком — в прежних административных границах. Но для меня очевидно, что сохранение в составе Украины черноморского побережья, таких городов как Одесса, Харьков, Днепропетровск (русский город Екатеринослав) невозможно.

Это не позволит достичь целей, поставленных перед СВО нашим президентом. Кроме того, всё это — земли исторической Новороссии, того самого Дикого поля, освоенного нашими предками. Украинизация этого края означала для него постепенное возвращение ко временам Дикого поля. Наша историческая миссия — этот процесс остановить.

Крайне важно было бы вынести юго-западный рубеж России на линию «Киев — Одесса». Западнее её не останется ни крупных индустриальных центров, ни резервуаров природных ресурсов, ни даже значительного демографического потенциала. Если там и сформируется какая-то пост-СВОшная Украина, угроза с её стороны российскому государству будет существенно ослаблена.

Конечно, плацдармом для всякого рода русофобских сил может стать (и обязательно станет) и такая Украина. Но, не исключено, какое-то время придётся с ней соседствовать. А потому мы должны получить надёжные гарантии её демилитаризации, свободного развития в её пределах русского языка и русской культуры, канонического Православия, уважения местной власти к нашим цивилизационным святыням.

Одним словом, следует вернуть всю территорию бывшей Украины в лоно Русского мира или подготовить политические условия для такого возвращения. Остаётся согласиться с экс-президентом Украины Виктором Ющенко, утверждавшим, что Россия заканчивается там, где заканчивается русский язык. Только он ставил задачу — максимально сузить границы Русского мира, мы же должны стремиться максимально их реанимировать.

Всё это не только необходимо нам в качестве обеспечения национальной безопасности, но и создаст легальные возможности для борьбы за возвращение этих территорий с оставшимся в них населением в лоно Русского мира.

Сейчас такая перспектива выглядит как малонаучная фантастика. Но речь идёт не о сиюминутном результате, а о длительной, кропотливой работе, которая будет тем быстрее и успешнее, чем полнее и глубже нам удастся сформулировать ответы на вопросы: «А что есть Русский мир?», «Каковы параметры, ориентиры и приоритеты Российской цивилизации»?

- Русский мир — отдельная, суверенная цивилизация, сформировавшаяся в пределах исторической России.

Дам своё видение того, что есть Русский мир — тоже для дискуссии по этому вопросу. Для меня это полноценная цивилизация, то, что Николай Данилевский называл «культурно-историческим типом». Но, в отличие от пророчества Данилевского, видевшего Россию ядром славянской цивилизации, она сложилась за счёт сближения различных народов исторической России. Мы видим сегодня яркие примеры проявления этого единства в ходе СВО. О нём фактически сказал наш президент, когда перечислял, кем из народов России он себя ощущает. Мало того, наши люди разных национальностей всё чаще называют себя русскими.

Похоже, в этом процессе произошёл важный перелом в осознании нашей принадлежности к единой цивилизационной общности, в основе которой: общая история, приверженность к традиционным ценностям, единой культуре, основанной, прежде всего, на русском языке.

О Русском мире можно говорить во многих ракурсах. Я же хочу остановиться подробно только на одном аспекте этой темы. Обречены ли мы стремиться на Запад?

2. Европейничание — запущенная болезнь

Тяга в западном направлении, этакое преклонение перед Западом — вовсе не особенность исключительно только отечественных элит. Она характерна и для широких слоёв российского общества. Ведь это в них принято говорить о «европейских стандартах», «европейском качестве», о том же пресловутом «евроремонте».

Европейничание, которое русский мыслитель XIX века Николай Яковлевич Данилевский считал болезнью русского общества, через полтора столетия после постановки этого диагноза пустило глубокие корни в нашем социуме.

Да, у наших людей эта хворь соседствует с инстинктивным восприятием Запада как природного врага. Но при этом не следует недооценивать тяжести заболевания.

Его истоки видятся в том объективном историческом факте, что Русская цивилизация заметно моложе цивилизаций-соседей. Она и сейчас-то не достигла возраста зрелости, а, скажем, 500 лет назад была ещё в состоянии младенчества. Её ядро — Великое Княжество Московское — только избавилось от пресловутого «монголо-татарского ига», а его границы, за которыми начиналось то самое Дикое поле, о котором мы уже говорили, проходили по нынешним рубежам Московской области.

В это же время Европа переживала эпоху Возрождения и Великих географических открытий, вступила на путь колониальных захватов, обеспечивших ей доступ к ужасающим богатствам, грабёж которых обеспечил ей и первоначальный капитал для промышленного переворота, и средства для веков комфортного существования.

До сих пор ограбленные народы не могут прийти в себя от этого невиданного в мировой истории европейского гоп-стопа.

Таким образом, 300-400 лет назад динамичная, стремительно развивающаяся и богатеющая Европа демонстрировала набирающей силу России образцы эффективности и прогресса.

Едва ли можно упрекнуть наших предков за их стремление позаимствовать передовые европейские идеи и технологии. Разве что — не следовало тянуть всё подряд, а нередко именно так и получалось.

В итоге — позаимствованы были, в том числе, и всякого рода европейские отбросы, как идейные, так и человеческие, что существенно деформировало нашу цивилизацию, затормозило её становление.

- Сегодня западничество потеряло всякий рациональный смысл.

Что получила Европа от наших попыток стать «тоже Европой» - более-менее очевидно. Она приобрела доступ к крайне важным для неё ресурсам из глубин Евразийского континента: продовольствию, сырью, а затем и энергоносителям.

Кроме того, Россия не раз выступала для Европы этаким спасательным кругом — когда сама она в своих экспериментах переступала опасную черту, из-за которой не в состоянии была самостоятельно вернуться на устойчивую траекторию своего развития.

Так было, например, когда увлёкшись передовыми идеями революционной Франции, Европа оказалась раздавлена тиранией Наполеона.

Только после того, как русские победоносные полки вошли в Париж, для неё открылся путь к построению свободного рынка и национальных государств. Через полтора века, вновь заигравшись в общественно-политические эксперименты с фашизмом и национал-социализмом, Европа аплодировала Красной Армии, избавившей её от перспективы оказаться в печах и газовых камерах.

Естественно, никакой благодарности за эти спасения мы не дождёмся. О них облагодетельствованные нами европейцы предпочитают поскорее забыть, а то ещё и сетуют за наши визиты в европейские столицы и прерванные людоедские эксперименты.

Наши благодеяния не излечивают их от русофобии. Напротив, они эту русофобию подпитывают.

При этом, нет никаких сомнений, что вновь оказавшись в очередном тупике, Европа, как ни в чём ни бывало, снова будет молить нас о спасении. И не исключено, что мы вновь её спасём, чтобы ещё раз убедиться в её неблагодарности.

Но всё это — о том, для чего мы Европе. А вот она-то нам зачем?

Той самой «страной чудес», о которой писали полтора века назад Данилевский и Достоевский, она давно быть перестала, своё технологическое лидерство давно утратила. Сегодня Европа не может нам дать НИ-ЧЕ-ГО.

Всё что нам нужно есть у нас самих или мы в состоянии найти у своих партнёров, представляющих другие, неевропейские, цивилизации.

Нет смысла даже говорить о какой-то религиозной близости, мол и мы, и они веруют во Христа. Это участники гей-парадов, что ли? Устроители оргий с козлищами? Или представители католического клира, устроившие в своих опустевших храмах танцевальные клубы и гостиницы? Ничего, кроме омерзения, всё это у нас вызывать просто не может!

Всё, что сказано о Европе, можно сказать и о США с Канадой. С рядом оговорок, большинство которых — не в пользу США и Канады.

Впервые за последние 300 лет сложилась ситуация, когда Запад нам ничем не интересен. Есть, конечно, мощная инерция поиска именно там разного рода образцов для подражания и даже идеалов. И вот это следовало бы максимально быстро преодолеть.

Ведь миф о западном превосходстве продолжает воздействовать на общественное сознание и на политическую ориентацию элит. Но коренной перелом в наших отношениях с Западом уже наступил.

Предлагаю сегодня обсудить — каким образом нам искоренять остатки «европейничания». Не менее важно обсудить — как нам, избавившись от западной зависимости не попасть в восточную.

Это надо делать сейчас, пока китайский петух не клюнул. Потом может быть поздно.

Но главное — продолжать благоустраивать свой дом, укреплять и развивать собственную цивилизацию. Она, скорее всего, всегда будет открыта для приёма всех желающих к ней примкнуть — будь то этнические или религиозные группы, и даже целые народы и государства.

Но — примкнуть на наших условиях, приняв наши ценности и приоритеты.

3. Украинизация или денацификация?

- Украина тяжело больна. И корни «украинской хворобы» вовсе не в пресловутом «евромайдане» Они гораздо глубже.

В свете всего сказанного, ещё острее звучит вопрос: что нам делать с Украиной?

Какой политический статус для территории этого несостоявшегося государства выглядит предпочтительнее как для нас, так и для её населения?

Ведь каковы бы ни были нынешние настроения украинского общества, жители бывшей Украины для нас остаются братьями, соотечественниками. Тяжело больными, но родственниками.

Но можно ли рассчитывать на излечение украинской хворобы, если не устранены её истоки? Они видятся, прежде всего, в последствиях украинизации — процесса, запущенного в раннем СССР ровно 100 лет назад.

В апреле 1923 года на XII съезде РКП(б) был принят курс на коренизацию национальных окраин.

Наиболее откровенно о принципах новой национальной политики большевиков высказался на съезде один из их лидеров и признанных идеологов — Николай Бухарин. По его мнению, русский народ «должен купить себе доверие прежде угнетенных наций». Для чего: «Побыть в более низком положении по сравнению с другими нациями».

Таким образом, ровно сто лет назад в Советском Союзе был запущен процесс формирования этнократий.

В советский период они вызревали в своеобразном инкубаторе, а после распада СССР — вышли на большую дорогу самостоятельного существования, сохранив при этом родовую черту — стремление паразитировать на теле русского народа. Якобы он им по-прежнему что-то должен.

Все очень независимые новообразования вместо благодарности русскому народу за обретенный суверенитет, подаренные заводы и фабрики, платят нам монетой русофобии.

За что они нас так ненавидят? Почему стали чураться всего русского?

Русофобия — их родовой знак, она же является для них одним из способов мобилизации.

Легко мобилизовать народ на ненависти к кому-то, тогда не надо придумывать сложные идейные конструкции.

Есть ещё одно обстоятельство: все эти нации выросли из XII съезда РКП(б) — с уверенностью, что Россия им всегда и так должна. Потому они и ищут партнёров на стороне. Тот же Казахстан или Белоруссия — посматривают в сторону Китая, а Азербайджан — делает шаги в сторону Турции. Росия для них — хлеб, а масло и икра — это уже кто-то другой.

Итак, все эти этнократии изначально были заражены русофобией. Украинская, отличалась от всех остальных только тем, что формировалась исключительно на русском этническом субстрате.

То есть, отданные ей «в перековку» русские воспитывались в отрицании собственной идентичности, своей истории и культуры. Вот они — корни «Анти-России».

Эта большевистская стратегия до мелочей совпадает с экспериментами австро-венгерской власти, проводимыми в годы Первой мировой войны в недоброй памяти лагерях Трезин и Талергоф, предвосхитивших гитлеровские лагеря смерти.

Там из откровенной человеческой мрази лепились «свидомые украинцы», которые затем как тифозные вши расползались по всему телу Малороссии.

Именно скрещивание талергофских практик и большевистских резолюций породило современное украинство. При таком происхождении оно попросту не может не быть русофобским по самой своей сути.

- Украинство должно вернуться в свою природную сферу, за пределами которой оно неизбежно эволюционирует в укро-нацизм.

Неприятие политического украинства вовсе не означает, что следует запретить звонкие малороссийские песни или певучую малороссийскую речь. Всё это наверняка будет существовать, найдёт свою естественную нишу в рамках нашей многообразной и разноцветной культуры.

Но речь должна идти не о том, чтобы «правильно украинизировать украинцев», поскольку правильно это сделать попросту нельзя. А вот предоставленное самому себе, украинство быстро вернётся из сферы государственной и национальной в этнографическую, из которой его насильственно извлекли сто лет назад русофобы как внутренние, так и внешние.

Их эксперимент, в целом удался: русофобский монстр выращен. Но мы можем сделать так, чтобы он был повержен без шансов на реанимацию. Для этого необходимо раз и навсегда отказаться от курса на украинизацию. Он диаметрально противоположен цели СВО, звучащей как денацификация Украины. А это процесс, который можно обозначить как русскую культурную реанимацию.

Работа в этой сфере предстоит долгая и деликатная, но к ней нужно приступать как можно скорее. Ведь следы украинизации можно встретить не только в глубинах территории бывшей Украины. Достаточно беглого взгляда на топонимику крымской столицы — Симферополя.

С одной стороны город опоясывает улица Леси Украинки, с другой — парк Шевченко, а в центре — залёг Иван Франко на проспекте своего имени.

Он же окопался в республиканской фундаментальной библиотеке. И это при том, что если Леся Украинка хоть какой-то след на нашем полуострове оставила — в виде палочек Коха, то ни Шевченко, ни Франко не отметились даже этим.

Все эти и подобные им названия — по сути наследие нашего колониального прошлого, свидетельства попыток украинизации Крыма, «перековки» общественного сознания крымчан.

Сегодня когда с этими потугами покончено, их существование утратило какой-либо, даже прежний негативный, смысл.

Конечно, ко многим этим названиям люди привыкли. Конечно, мы не должны уподобляться бандеровским вандалам, крушащим памятники и сжигающим тысячами русские книги. Но и жить в чуждой топографической среде мы не обязаны.

И не следует обращать внимание на то, что по этому поводу скажут где-то за бугром. Даже если им никакого повода не давать, они всё равно о нас какую-то гадость придумают.

Мы должны не на их мнение ориентироваться, а на создание комфортной среды для крымчан, ориентируясь как на их мнение, так и формируя его, исходя из необходимости русской культурной реанимации.

Потребность в ней имеется и в Крыму, и в новых российских регионах, и там, где возникнут следующие российские регионы. Нуждается в ней и вся остальная Россия.

Это будет важным элементом нашего цивилизационного Возрождения, в которое каждый из нас, по мере сил, может внести свою лепту.